Монолог Раисы Гурмыжской и горячие фантазии о молодом Буланове, А. Н. Островский 'Лес'

Ах, как же странно и внезапно приходит старость... Кажется, только вчера я была той молодой и прелестной девицей, что разумеется, без труда кружила голову любому молодому человеку. Но вот, гляжу, отражение в зеркале — и чего только я не вижу! Ушедшие годы, потускневшие глаза, недели и годы, кто посчитает их разумно?

Часто ловлю себя на том, что мысли мои как-то особенно зачастозит стали улетать в далёкое прошлое. Вот, например, тот Буланов, младенец ещё зелёный, а какой у него жар! Глаза его сверкают, как перепелиные яйца на солнце, в душе трепет и настойчивость какая-то неведомая. Как бы постороним заметна такая энергия молодая. Только на сей раз, ах, на сей раз было бы глупо купиться на те заманки скромной его простоты!

Но ведь что поделать с сердцем греховным? Лишь закроешь глазки, мысленно переносишься в тот безмятежный край, где молодость абсолютное владычество своё имеет. Буланов, несмотря на все свои недостатки, всё же всегда как-то умудрялся приносить в моё унылое существование искру жизнерадостную. Лестные слова, обожание его, когда он говорит со мною, как со своей единственной королевой. Да ведь ему не понимаешь, в который раз готова поверить, хоть здравый смысл и отпугивает наивность наивную.

Эх, Буланов, молодость твоя, горячая и полная дерзания! Как же ты будоражишь старое сердце, придавая ему забытые трепеты. И не только в мыслях моих — в сердце тоже аж скрипит от желания! Хоть разум и успокаивает, мол, старая ты женщина, непреклонно зрелая, и такие шалости не для тебя. Но манит запах мимолётного счастья, уговаривая забыться хотя бы на миг, хоть ненадолго, чтобы насладиться дразнящими образами.

Да, забота о душевном спокойствии всегда была задачей непростой для нас женщин. А Буланов, опалённый мною по обоюдному согласию, желает ли он того же? Может, он и не подозревает о том, какое впечатление он произвел на меня. Или все-таки догадывается? Прекрасно понимает свою силу над женщинами, и уж, наверное, знал бы лучше всех, как ею пользоваться.

Скука жизни расплывается внутри меня фактически до предела, когда вижу его изумление и лукавую улыбку. И эта тишина, нарушаемая лишь звуком его голоса, убаюкивающего мои опасения, будто успокаивающая мелодия под вечерним небом...

Ах, Буланов, Буланов, с каким отчаянием я сознаю, что жизнь моя уже позади, и, увы, мне остаётся лишь вздыхать о таких мимолётных, но таких обжигающих фантазиях о молодости, о любви и о тебе, мой веселый и доверчивый юноша.