Картина 'Опять двойка'

Облачный день окутывал город серой дымкой, размывая четкость красок и линий. Кирпичная стена старой школы, покрытая патиной времени, служила фоном для этой сценки, которая могла бы остаться незамеченной среди множества других, если бы не те эмоции, бившие через край. Картину создавал сам город, где каждый кирпич был свидетелем множества таких моментов, как этот.

Мальчик, прижимая к себе старую, потерявшую цвет и несколько страниц тетрадку, медленно брел по улице. Голова его была опущена, а на запыленной куртке виднелись следы муки — недавние усилия учителя труда закончились для него неудачей. На ногах мальчика болтались огромные ботинки, в которых он почти терялся. Его круглый, слегка веснушчатый нос, подтекли слезами, которые стыдливо вытирались рукой. В этой детской фигуре была вся гамма чувств — от горького разочарования до болезненной обиды.

Позади, на крыльце многоквартирного дома, стоял дворник — седой дедушка в измятых штанах и плоской кепке. Он как будто сам когда-то переживал нечто подобное и сейчас внимательно наблюдал за мальчиком, пытаясь понять, чем же закончилась эта очередная двойка. Взгляд его был полон участливой грусти. Рядом устроились кот Лапка, зализанный до блеска и оправдывающий свое имя, и старый пес Барбос, солидно отдыхавший на своем любимом месте.

На пути к дому, меж девчачьих криков и гонящихся по двору ребят, мальчик вновь и вновь представлял, как мать встретит его порицанием. Двор был полон соседских женщин с громкими голосами и хохотом, но его казалось окружала пленка тишины. Вое клещей усердного труда, придирчивых учителей и насмешек одноклассников сливаются в единую какофонию мелких звуков, что раздирает душу.

Каждый шаг, казалось, давался ему с усилием. Он подходил к своему подъезду, где его ждала неизбежная встреча с матерью. Она стояла у двери, следя за каждым его движением. Из ее губ вырывались слова нравоучения, заведомо знакомые до последнего акцента. \"Опять двойка\" — это был не просто упрек, это был приговор, больно резавший по самым чувствительным внутренним струнам, и шрамом оставались следы непонимания.

Для матери он был еще мал, оставлявший в разбросанных игрушках свои нерешенные жизненные вопросы. Это было время, когда каждая двойка воспринималась как грозящая беда, а каждый успех — как капля надежды в море тревог.

Вдали, чуть видные сквозь дымку вечерней суеты, возвышались силуэты домов и деревьев. Город жил своей обычной жизнью. Пробегало время, и вместе с ним неслись шальные хлопоты, заботы, тревоги. А где-то посреди этой городской оперы, потерявшись в шуме и суете, жил он — маленький человек с огромным миром внутри.