Я не навредил пожилой женщине, но испортил себя — таковы ошибки Раскольникова

Я не навредил пожилой женщине, но испортил себя — таковы ошибки Раскольникова. В те дни, когда я обдумывал свой поступок и все его последствия, вечно пытался оправдать себя или хотя бы найти важный смысл в совершённом. Думал, что я — исключение из правил, особенный, что мне дано больше понять и осознать, чем простым людям. Однако в запутанных лабиринтах своего рассудка я осознал: травма, нанесённая моей душе, была неизлечима. Всем тем, что я совершил, я лишил себя простых человеческих радостей, спокойствия и уверенности в будущем.

Раскольников уходил из комнаты на улицу, вглядываясь в серые и затопленные шумом улицы Петербурга, он попытался отстраниться, найти для себя какое-то утешение, однако все разговоры, каждое движение прохожих, казались ему подобием эха, отражающего его внутренние муки. Он старался отыскать себя в книгах и чужих философских размышлениях, полагая, что возможно, другой пример прольёт свет на его поступки, оправдает его в собственных глазах. Но книги становились для него лишь зеркалом, отражающим его точную улыбку, его безнадёжную тоску.

Самое странное, что в своих размышлениях он увидел и некую светлую сторону: сколько ни пытался он убедить себя в своей уникальности и правоте, стало ясно, как воздух зимним утром — не важно, что он думал или оправдывал. Его действия отпечатались на нём неизгладимо, и всякий, кто взглянет углублённо, сможет заметить этот тайный шрам, через который просвечивают его сомнения и страхи.

Единственное, что оставалось Раскольникову — это путь к прочному покою в душе, путь через страдания, труд и, возможно, через искреннее раскаяние. Лишь в этом он видел, наконец, своё истинное освобождение: не в оправдании себя или поиске высшего смысла, а в принятии и исправлении себя. И хотя эта дорога казалась ему бесконечно длинной и мучительной, он стал осознавать, что, быть может, она единственная приведёт его обратно к потерянной гармонии с собой и с окружающим миром.